— Вижу, признал! — захихикала старая развалина, и тут же разразилась кашлем вперемежку с проклятиями.
Ветер же старался привести чувства в порядок. Нельзя казать наружу свою оторопь. Наверняка за ним следят из толпы. Вот уж не думалось, что он способен так трепетать. Как будто его застали за воровством и грозили скорой расправой. Вот и еще одно предупреждение, последнее. Зато какое…
А он ведь думал, что уже не боится правды. Сам неустанно нес ее пламя. И вот оно, рядышком пылает и грозит опалить самого Ветра. А если вдруг пойдет правдивая молва… если кто–то позаботится, чтобы пламя разгорелось поярче и прошлось по всей земле пожаром, пожирая всякую добрую мысль о нем… Это горько, просто невыносимо. Неужели все было зря?
Старик с трудом прокашлялся. Видно, что его и без того слабые силы съедал какой–то недуг, но забрать бывшего «кормильца» туда, где он никому навредить уже не сможет, Нимоа не спешил.
— Я это, я, Сухой, дружок твой прежний! Все старика позабыли, и ты тоже… Вишь какой… красавчик стал, — хихикнул он, указывая на известный всем шрам на виске. — Эк угораздило!
— Я отгоню его! — прогудел из–за спины Така. — Вот ведь прицепился…
— Ну, нет! — завопил Сухой, тогда как Ветер взвешивал, как лучше поступить. — Меня ж тут затрут вконец, пока ты там… А может, — опять подмигнул, издеваясь, — ты меня с собой, а? А я посижу тихонечко, ты дурного не подумай. А потом угостимся сабой. Маленечко, а? По старой памяти. Делишки прошлые помянем…
— Постой!
Ветер сдержал Таку с Ильесом, уже готовых расчистить дорогу силой. Вокруг волновалась толпа, не понимая, что деется и отчего такая задержка.
Могло статься, что бывший вор на самом деле случайно оказался в Вальвире, услыхал знакомое имя да пришел наудачу. А теперь прикидывал, как бы получше эту удачу обернуть себе на пользу. Сколько стянуть со стихотворца за свое молчание. Пренебречь им, лишить надежды и оставить один на один с народом, собравшимся тут, было бы глупо. А если он пришел неслучайно? Если это все же очередное предупреждение Тринна? Тогда он сделает все, что задумано, и без помощи Ветра, стоит тому совершить ошибку.
«Дальше твоя воля. Хочешь в петлю — пожалуй. Хочешь остаться тут в почете…»
Однако глупее всего — тотчас же признать Сухого. Если старый вор промышляет сам по себе, то словам его весу немного.
— Постойте, — повторил Ветер, подпуская задумчивости. — Не нужно выносить поспешное суждение. Время ведь и лица, и сердца меняет, а у меня весь мир в знакомцах ходит. Может, правда виделись…
— Еще как! Еще как виделись, красавчик!.. — Сухой вновь захрипел, силясь перебороть недуг.
— В любом случае, недосуг сейчас в памяти копаться. Впустите его, — сказал он стражникам у входа, — вместе со мной. А там посмотрим, что за человек, и где мы успели раззнакомиться.
Не задерживаясь более, перешагнул порог, точно на казнь собирался. Не зря казалось, что Вальвир его второй раз из когтей не выпустит, сомнет, задушит. Не нужно было возвращаться.
Надо собраться с силами. Надо отпустить свой страх. Да что ему Сухой может сделать, как по мелочи ославить? Кому поверят: еле живому оборванцу, бывшему темнику, или знаменитому стихотворцу? Ведь сколько вообще всего было, сколько раз его оговорить пытались, опозорить? А он все дороги топчет, и везде его ждут. Так вот.
Ветер встал на возвышении, грубо сработанном для сегодняшнего дня. Ну, чем не казнилище? Вокруг — его сегодняшняя публика. Впереди, на креслах со спинками, столпы города Вальвира, их легко узнать. Кое–кто даже домочадцев привел. А вот и советник Тринн среди них восседает. Опять последние зубы щерит, точно примеривается, как бы в горло вцепиться. Подальше — слушатели попроще и лавки тоже попроще. Ближе к стенам люди и вовсе плотно сгрудились, подпирая друг друга. Впереди этого строя затесался Сухой. Поймал беглый взгляд стихотворца, махнул рукой. Я здесь, говорит, не забывай, Вольный Ветер.
Бывает, что ветер тщетно бьется грудью о камень, а тот стоит себе, не замечая. Бывает, что кто–то чрезмерно верит в свою мощь и поздно это понимает. Камни Вальвира способны справиться с любыми ветрами. Они слишком твердые, в них живет тяжкий груз минувшего.
Один из столпов Городского Совета поднялся, обернулся к сидящим, требуя тишины. Затем поворотился к Ветру, благосклонно кивнул.
— Мы счастливы приветствовать в Вольном Городе Вальвире замечательного стихотворца по имени Вольный Ветер, великий дар нашего времени. До сей поры стихи его доходили до нас лишь в свитках или с чужих уст. Сегодня же нам выпала редчайшая возможность всемерно насладиться его искусством… и я уверен, что близкое знакомство сметет с улиц Вальвира все глупые слухи… что беспокоят нас уже не первый день и пущены не кем иным, как злостными недоброжелателями… Итак, мы просим стихотворца поведать нам что–нибудь особенное!
Говоривший важно опустился на свое место. Собравшийся люд загудел сильнее, одобряя объявленное начало представления.
Они опустились до очередного предупреждения. Как же этот Тринн предприимчив! Не удивительно, что торговая стезя подошла ему несравненно более, чем содержание школы. Неужели он так боится стихотворца, пусть даже такого как Ветер?
Ладно. Вперед — и будь что будет.
Настраиваясь на ритм и слог будущего повествования, Ветер по привычке отметал все, что мешало сосредоточиться на главном, и для того бесцельно разглядывал лица, потолочные балки, светильни на стенах, пляшущие сполохи пламени. Беспокойство мешало, не давая потоку раскрыться. И глаза все время находили обличье Сухого, а оно говорило: вор, вор, вор…
Вор. Илча тоже был вором. Не настоящим, конечно, а так, недоучившимся «птенцом», но Ветру было все равно. А им только скажи, скользил он взглядом по обличьям, ни на одном не задерживаясь, только кинь эту кость…
Вчера Ветер уже вспоминал про Илчу. Почти каждое слово, каждый взгляд. Он давно не трогал истории о затонувшем Бреши и мальчишке, который так жалел, что не пропал вместе с родным городом. И снова кипели волны, и лились детские слезы, бесполезные, как обломки на поверхности воды. Скрипели колеса повозки и тянулись под ними дороги, что Личе не смог бы запомнить, даже если бы постарался. Побережье осталось в прошлом, впереди ждала жизнь другая, непохожая и чужая, без надежды и без возврата. И парнишка исчез в плетеньи бесконечных похожих улиц, без следа потерялся в потоке бесконечных похожих дней.
Что с ним стало, неведомо ныне, и никому до того нет дела. А ведь совсем недавно волны плескались у Бреши, и люди не ведали бед за родными стенами. Теперь же остался один, но и он затерялся в тумане.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
